В автобусе пожилая женщина не унималась: то косилась на молодого парня в белой майке, то резко отворачивалась к окну, шипя что-то под нос. Его руки, покрытые татуировками, казались для неё осквернением, а каждое движение — вызовом. Парень же сидел в наушниках, погружённый в музыку, будто мир вокруг его не касался. Он не слышал ворчаний, не видел косых взглядов — до определённого момента.

— Ну и молодежь пошла! — внезапно вырвалось у неё, громко и резко, так что пассажиры невольно обернулись. — Зачем вы разрисовываете себя всякой дьявольщиной? Это грех!

Парень медленно вытащил наушник, на его лице было лёгкое недоумение.

— Бабушка, что-то не так? — спросил он вежливо, стараясь не раздражать.

— «Что-то не так?» — перебила она, задыхаясь от гнева. — С такими руками и таким телом в рай ты не попадёшь! Ужас, просто ужас! Как земля носит таких, как ты?!

— Я ничего плохого вам не сделал, — спокойно произнёс парень, — это моё тело, и я вправе делать с ним всё, что хочу.

Но его спокойствие лишь раззадорило старушку.

— Тьфу! — фыркнула она. — В наше время молодежь никогда так не разговаривала со старшими! Из-за таких, как ты, страна развалилась! Разрисованные, как черти! Родители ваши бы позорились, если б видели это! И жену нормальную себе ты не найдёшь, слышишь? Господь накажет!

Она перекрестилась, громко покачала головой и продолжила:

— Чтоб руки твои отсохли, если ещё раз тело портишь! С каждым рисунком душа твоя всё темнее!

Парень вздохнул, отвернулся к окну, пытаясь сохранить спокойствие. Но бабушка не унималась:

— Ах, давление поднялось из-за тебя, хам безродный! Слава Богу, у меня нет таких детей! Позор, а не молодежь!

И вдруг… она побледнела. Её рука инстинктивно схватила грудь.

— Ой… плохо мне… душно… — прохрипела она.

Пассажиры лишь равнодушно отвели глаза: одни делали вид, что не слышат, другие тихо бурчали, но никто не спешил помочь. Только молодой человек с татуировками снял наушники и внимательно посмотрел на женщину. Его взгляд был собранным, сосредоточенным. И потом, тихо, но с твёрдостью, сказал:

— Бабушка… я фельдшер.

Автобус будто замер, время застыло на мгновение.

Парень мгновенно подскочил, уверенно действуя. Он снял с неё плотный шарф, расстегнул верхнюю пуговицу, помог вдохнуть глубже.

— Дышите, спокойно… Не паникуйте, — сказал он мягко, его голос не имел ничего общего с «хамством», о котором только что говорила женщина.

Он проверил пульс, приподнял бабушку так, чтобы ей стало легче.

— У неё сильный спазм, давление скачет, — произнёс он, доставая телефон. — Срочно нужна скорая.

Набрав номер, он чётко сообщил адрес и состояние женщины, не теряя ни секунды.

— Держитесь, бабушка. Сейчас приедут врачи. Я с вами, всё будет хорошо.

Её глаза медленно открылись. Взгляд был слабый, но в нём мелькнуло удивление, смущение и, возможно, признание. Она попыталась что-то сказать, но сил не хватало — лишь едва заметно кивнула.

И в тот момент между ними, между поколениями, возникла странная, тихая связь: та, что рождалась не из слов, а из действий. Слова, которые ещё минуту назад были полны гнева, теперь звучали пустыми, когда перед ней стоял тот, кого она только что осуждала. Конфликт ещё не исчез, но реальность показала: даже в самой бурной ярости, человечность способна пробиться наружу.