Я поправила капюшон, стараясь спрятать волосы, которые почти совсем исчезли — они стали тонкими, ломкими и выгорели после очередного курса химиотерапии. В вагоне метро было тесно, как обычно в час пик. Мне повезло — я успела занять место у двери, хотя силы были на исходе. Всё тело болело, в груди стояла тяжесть, и каждый вдох напоминал подвиг. Я чувствовала, как уходит энергия, как медленно растворяется привычное ощущение жизни.

Рядом со мной остановилась пожилая женщина, примерно лет шестидесяти, и с ней — мальчик, может быть, шести или семи лет. Он сразу же уселся на свободное место, не раздумывая, а женщина осталась стоять, тяжело опираясь на поручень. Через мгновение она посмотрела на меня и, чуть нахмурившись, заговорила:

— Девушка, уступите, пожалуйста, место. Мне тяжело стоять.

Я с трудом подняла глаза. Сказать, что у меня не было сил — ничего не сказать. Внутри была усталость, сжавшая меня до предела, как будто всё внутри выгорело вместе с волосами. Я тихо ответила:

— Простите, но я не могу. Пусть ваш внук уступит вам место.

Её лицо сразу стало холодным и возмущённым. Она нахмурилась сильнее и повысила голос:

— Что значит “не можете”? Вы же молодая, здоровая, на вид крепкая! Где ваше воспитание? Где сочувствие? Вы даже не краснеете от стыда! Мальчик — ребёнок, а вы ведёте себя, как… как будто мир вам что-то должен!

Голоса вокруг начали шептаться. Несколько человек начали бросать на меня косые взгляды, кто-то недовольно буркнул что-то о молодёжи и воспитании. Казалось, вот-вот начнётся коллективное осуждение. Я почувствовала, как сжимаются кулаки от боли — не только физической, но и моральной. Эта сцена добивала меня, как будто я действительно делала что-то постыдное.

И тогда я сделала то, что долго не решалась делать на людях.

Медленно, почти с трепетом, я откинула капюшон назад. Голова была полностью лысой — результат химиотерапии, сурового лечения, которое я проходила уже не в первый раз. Я посмотрела на женщину, и в моём голосе прозвучала горечь, которую не скроешь никакими словами:

— У меня рак. Я только что прошла очередной курс химиотерапии. Вот почему я сижу. Вот почему мне тяжело. Я не прошу жалости. Я прошу только не кричать на меня.

Наступила тишина. Звенящая, неловкая, растянувшаяся на целую вечность. Женщина побледнела, опустила глаза, потом резко обернулась, схватила мальчика за руку и вышла из вагона — даже не на своей станции.

Вокруг меня взгляды изменились. Те, кто минуту назад осуждали, теперь смотрели по-другому — с сочувствием, может быть, с уважением. Но мне не стало легче от этого. Я снова надела капюшон, закрывшись от их взглядов. Не потому, что мне было стыдно, а потому что я устала. Я не хотела быть ни примером, ни объектом жалости.

Я просто хотела немного покоя.

И среди толпы, среди десятков равнодушных лиц, я вдруг почувствовала, насколько я одинока… и в то же время — сильная. Потому что каждый день я живу — несмотря на боль, страх и усталость. Я не обидела женщину. Я просто постояла за себя.

Иногда я спрашиваю себя: правильно ли я поступила? Не проявила ли жестокость, не нарушила ли чью-то правду? Но в тот момент я знала — если я не скажу это, меня просто сомнут. И пусть мне тяжело, но я тоже человек. И я тоже имею право остаться сидеть.